Стерва на Куличках : Как стать Стервой : Как стать настоящей Стервой

Секс и женщина в Америке
amerika

В девяностом году, когда мы только приехали в Нью-Йорк, 42 улица еще славилась своими злачными заведениями: порно-магазинами и пип-шоу, куда в основном захаживали поглазеть только какие-то темные - в прямом и переносном смысле - личности, да еще редкие советские туристы. А ближе к Гудзону, между тридцатыми и двадцатыми улицами, под вечер еще можно было встретить белых и черных нью-йоркских проституток. Проходя эти места по дороге на студию нашего телевидения, откуда я вела передачи в прямом эфире, я часто их видела и многих уже знала в лицо, хотя старалась на них не смотреть. Говорили, что они не любят, когда их ради праздного любопытства разглядывают, и можно не только нарваться на грубость, но и схлопотать по шапке. Сказать, что они, броские и бойкие, были жалкого вида, нельзя, но я никогда не была свидетельницей их востребованности, так что трудно было разобрать, с чего это они хорохорятся... С приходом к власти мэра Джулиани проституция в Нью-Йорке была выкорчевана с корнем, да и злачную сорок вторую полностью перелицевали, - теперь она целиком и полностью отдана на откуп бродвейским шоу, великолепнейшим театрам и многоэтажным громадам киноанклавов. И никто здесь по этому поводу не сокрушался. Наоборот, нью-йоркцы с облегчением вздохнули, словно их город очистился от скверны...
Когда же в девяносто пятом я впервые после пятилетнего перерыва приехала в Москву, мои друзья желая показать мне все новое, что произошло за это время, с гордостью обращали мое внимание не только на изысканность дорогих магазинов и великолепие вечерней московской подсветки, но и на них, ночных бабочек: мол, вот наконец и мы до чего доросли... "Есть тут и ваши, негритянки", - говорили они мне. И действительно, среди белокрылых то и дело попадались и черные, махаоны, может, как раз те, дисквалифицированные в Америке за ненадобностью...
...Полное отсутствие эротизма в Америке бросается в глаза. Секс здесь не то что не висит в воздухе, а словно бы априори предполагает в себе дурной вкус, мещанство, как некогда России - пресловутые накомодные слоники.
Помню, стояла я в очереди за билетом на вокзале в Ницце. Девушка, подошедшая к окошку, долго ворковала с кассиром, обсуждая свой загогулистый маршрут, выспрашивая у него, как проще и, главное, подешевле ей добираться. Простоватая, с несвежей кожей, в помятом плащике, мадмуазель, подперев рукой щеку, недвусмысленно выгибала спину, глубоко облокотилась о притолоку и по всему ходу беседы вся шла ходуном, раскачивалась, поводила плечами, облизывала губы, пощипывала бахромку челки, постреливая глазами в мсье за мутным стеклом. Тот, заспанный, средних лет, мешковатый, с седоватыми патлами, в железнодорожной униформе и дыму голуаза, оживившись, ерзал на стуле, вытягивал шею, выпячивал подбородок, то и дело вперемежку с компьютером и толстым гроссбухом всматривался ей в лицо. Оба они то хихикали, то огорченно вздыхали, будто выискивали не билет подешевле, а нащупывали тайные общие знаки притяжения плоти. Очередь завиляла хвостом, но терпеливо ждала, пока девушка, вытянув счастливый билетик, не отошла от кассы.
Такой язык тела, да еще на людном рабочем месте, в Америке невозможно себе представить. Приехав в Нью-Йорк, едва зная английский, я, честно говоря, рассчитывала на его помощь. Но не тут-то было! "Быть женщиной", "сводить с ума" - здесь не то, что не "геройство", а какая-то местечковая пошлость. А ведь речь не о жеманстве, не о кокетстве, не о шурах с мурами, - о другом, о большем.

Путешествуя как-то на машине по немецким Альпам, по склонам и долинам Германии, я вдруг отчетливо поняла, что существует некая особая связь души и природы, что человеческий дух бессмертен и нетленен, что никуда он не испаряется, а скапливается и настаивается, наполняя собой пространство. Казалось бы, что - природа? Вроде стоит только отъехать от огнедышащего Нью-Йорка, - те же тебе горы, та же яркая голубизна рек, синева неба. И все же американский пейзаж, даже чем-то с виду похожий, прежде всего оглоушивает своей необозримой величавостью, красотой и размахом, великой статью своей и бескрайнею волей. Но нет в нем ни обремененности мыслью, ни изломов судьбы, ни мрачности средневековой мистики, ни сумрачного духа великой немецкой философии, и воздух его не напоен ароматом голубого цветка немецкого романтизма - всего того, что вызревало веками, настаивалось на ландшафтах Германии и никуда не исчезло. В Америке же неоткуда этому взяться. Да и сам ее дух и воздух по сути своей, по химическому составу - девственен и прозрачен. Вот, к примеру, даже в самом анклаве цивилизации, в Манхэттене, в яркие светлые дни очертания крыш, деревьев, да и каждого листика на ветвях необыкновенно четки и рельефны, словно иероглифы. Несуразно было бы назвать воздух этот выхолощенным, просто за сравнительно короткое существование и мирное развитие американской истории и цивилизации ему не дано было впитать в себя метания, взлеты и падения человеческого духа, замутиться ересью и червоточиной порочности.
То же касается и эротики. Она ведь тоже прежде всего - образ мысли. До своего маркиза де Сада надо еще дорасти, как и до Гегеля с Фейербахом!

Думаю, что эротика не является свойством американского национального характера по тем же причинам. Вряд ли можно в ней заподозрить аборигенов, дикарей-индейцев, которых к тому же вырубили под корень. Да и заселяли Америку люди не то что простоватые, а простые, немудреные по образу своего консервативно-костного мышления, сексуально неизысканные, так сказать, от сохи - от ирландских овечьих пастбищ, от итальянских оливковых рощ, от затхлых еврейских местечек. Все они в основе своей, помимо Бога, были прежде всего преданы делу и продлению рода, и придерживались жестких нравственных ценностей, где магнит женской сексуальной притягательности сведен к нулю. Им было не до гулянок, не до адюльтеров. И все это - в генетике вслед за ними идущих.
...Казалось бы, русская баба - тоже безропотная рабыня, разве что без чадры. Сколько ее за долгие века колошматили, принижали и понукали, цыкали на нее, чтобы поперек братства мужского не вставала. И все же она, простоволосая, умудрялась стать и Царицей, и Музой, сохранить свою пусть суровую, но женственность, свою пусть забитую, но таинственную сексуальную ауру и магнит своего потаенного сексуального аромата. И всегда она - воплощение искуса, искушенья, предвестница то ль распада, то ль воскрешенья. Именно ей, русской бабе, русский мужик обязан своей безудержной и неумеренной сексуальной репутацией. Не было бы ее - не было бы и такой легенды.
Мне, может, возразят, скажут: русская женщина до сих пор подневольна, затуркана бытом и мужиком. И все же - стоит ей только подвести глаза или просто повести бровью, и тут же, какой бы она ни была замызганной или Богом забытой, заискрится ее призванье: быть истинной Женщиной. Женщиной во плоти. Не зря ведь так падки до наших, до русских, иностранцы. Кто еще их так взъерошит или обескуражит?

И все это - тоже в генах.
С женскими чарами лучше всего родиться, но многие хотят овладеть этой наукой. Недостатка в источниках по обучению в Америке нет. Больше всего поражают и раздражают радио- и ТВ-передачи. Масса журналов, газет, ТВ и кино, не говоря уже об интернетных сайтах, предлагают на любой вкус маску, которую любая женщина по желанию может к себе приспособить. Есть это и во всем мире. Но американки, как мне кажется, воспринимают всю эту белиберду с большей серьезностью и отдачей. Здесь вообще привыкли жить по стандартам, по трафаретам, по образу и подобию тех, кто обуздал удачу. Правда, и те, кто ее обуздал, - самый что ни на есть трафарет во плоти, чего бы это ни касалось...
Однажды в Вашингтоне мы с мужем были приглашены на бат-мицву дочери нашей давней подруги-американки. Синагога была самая что ни на есть реформистская. В такую я попала впервые. Никакого железного занавеса между мужской и женской половиной, непринужденная раскованно-светская атмосфера, да и раввином оказалась милая молодая дама. Ее речь перед совершением бат-мицвы была целиком и полностью проникнута идеями феминизма, что в стенах синагоги звучало несколько экзотично, а уж тем паче когда речь зачем-то коснулась однополой любви, в которой, как я поняла, не усматривалось ничего предосудительного. А на возвышении, в ожидании официального вхождения во взрослую жизнь, в нарядном платьице сидела дочка нашей подруги и еще две девочки-близняшки. Быть может, этих маленьких истинных американок - такой постановкой вопроса было не удивить...
...В 1986 году я, приехав из Москвы, впервые встретилась в Нью-Йорке с Белл Куфман, внучкой Шолом-Алейхема, чистокровной еврейкой и американкой - с не выкорчеванными и не позабытыми русскими корнями. В России в то время она была необыкновенна популярна своим романом "Вверх по лестнице, ведущей вниз". Ни долгая жизнь, ни американская судьба не помешали ей сохранить прекрасный русский язык, да и по всем повадкам своим и знакам она, в своей квартире на самой что ни на есть американской истеблишментской Парк-эвенью, сразу показалась мне не иностранкой, а какой-то уж очень своей. За несколько недель до этого я с наслаждением слушала ее в телевизионной передаче "Кинопанорама", которую вел Юрий Нагибин. Он и попросил передать ей в подарок от него кассету с записью их беседы. Белл сразу же вставила кассету в видеомагнитофон, но оказалось, что европейская система записи не согласуется с американской, и посмотреть интервью невозможно. Тогда я решила успокоить Белл, совершенно искренне высказав ей свой восторг: "Знаете, вы там так замечательно, так умно говорили!" Но Белл прервала меня на полуслове. "То, что я умна, я и так знаю. Вы лучше скажите, как я выглядела? Как смотрелись мои ноги?"
Такая постановка вопроса из уст женщины, которой далеко за 70, показалась мне не удивительной, а обескураживающе совершенной. Ее еврейская ирония, замешанная на русской блядовитости, с тех пор определила и мой дальнейший взгляд на соотношение ума и красоты - по крайней мере, на телевизионном экране, ведь вскорости я сама стала ведущей первого русского телевидения в Америке, и нечаянно смороженная несуразность казалась мне куда безобидней опухших век после долгого вчерашнего загула.
За все свои 12 американских лет я, как ни стараюсь, больше не могу припомнить подобной женской науки, даже бледного ее подобия...
Настоящих женщин в Америке, увы, наперечет, поэтому, может, - и мужчин. Не хочется обобщать, а все же мне кажется, что в самой генетике американской женщины нет сексапильности, нет игры, нет смака распада. И тем не менее именно здесь, именно американкой Мэрилин Монро, был создан всемирно поглощающий миф Великой женственности...
Так что, может, не все так просто...

Нью-Йорк

Ирина Гинзбург
2005-07-25/06:54:44
«Колокол»